Известный российский режиссер Борис Цейтлин о воспитании актеров, постановке цициков и мыциков, запретах Зюганова и «Маске» от Жириновского

«Борис, я лучше буду тебя любить издалека, чем ненавидеть поблизости» - такую фразу известный питерский режиссер Борис Цейтлин за свою жизнь слышал наверняка не раз. О жесткой работе с актерами обладателя двух «Золотых масок» чего только не говорят. Но маститый режиссер, который сегодня ставит в Театре драмы «Творческая мастерская» сразу два спектакля, относится к жалобам «замученных» артистов с иронией. «Мне почти 70 лет, а я энергичней многих молодых ребят, порой не выдерживающих двухчасовых репетиций, – поделился Борис Ильич. – Я могу курить, и у меня – голос, а у них – одна нота в диапазоне. А все почему? Не тренируются». О работе больших актеров и артистов, которым что-то мешает, о невостребованной режиссуре и обнаглевшей власти и о долгом пути в театр Борис Цейтлин рассказал «МК» в Карелии» в интервью.

– Борис Ильич, сегодня вы признанный мастер театрального искусства. Но ваш путь к театру был тернистым. Сначала поступили в политехнический вуз, потом – в педагогический. Позже стали студентом ЛГИТМиКа, где учились два года на кафедре театра кукол у Михаила Королева, от которого впоследствии ушли на кафедру драматического искусства. Не слишком долго выбирали профессию?

– Вы задаете вопросы, на которые я не помню ответа (смеется). Это же было 40 лет назад! Михаил Михайлович Королев был выдающимся человеком. Я поставил у него в качестве курсовой работы гоголевскую «Шинель». После чего он вызвал меня и сказал, что такие спектакли, как этот, в театре можно ставить один раз в 10 лет – для фестивалей. А в основном придется работать над «цициками» и «мыциками». «Ты все равно это делать не будешь, – заявил Михаил Михайлович. – Я переговорю с Товстоноговым, ты сможешь перейти на драматическое отделение».

– А ваши родители, медики, не возражали против ваших «хождений»? Они не хотели, чтобы вы пошли по их стопам?

– Родители, которых давно нет, всю жизнь проработали в фармацевтической промышленности. Они никогда не настаивали, чтобы я работал в этой же сфере. На их долю выпало немало. Они работали в Ленинграде во время блокады. Тогда главный инженер их завода пустил линию по переработке земли с Бадаевских складов в глюкозу. Склады же разбомбили в начале войны. Эту землю на рынке как творог продавали. Она была пропитана сахаром и маслом. Отец говорил, что как только они выпускали глюкозу, немцы прилетали и бомбили завод. Он отправился к Жданову с просьбой организовать прикрытие их предприятия. Когда он вошел в Смольный, там были свет, вода, посетителей кормили и только потом провожали к начальнику. Я тогда спросил отца: «А у тебя не было ощущения, что вот, сволочи, жируют тут, а народ в городе умирает». А он ответил: «У меня было обратное ощущение: мы победим, раз еще в Смольном все есть».

– Вы – коренной ленинградец, петербуржец, постоянно разъезжаете по театрам страны. Неужели не было желания стать главным режиссером какого-нибудь театра в Питере?

– А мне никто не предлагал (смеется). Это я сейчас могу сказать, что я бы и не пошел. Это как с партией. Я никогда не был членом партии, потому что мне никто не предлагал в нее вступать. Потом, если честно, я не люблю ленинградские театры.

– Почему?

– Из-за артистов. Как только в Питере появляются большие актеры, они сразу уезжают в Москву. Однажды известный питерский критик сказал, что в нашем городе – расцвет театрального искусства. А я предложил знакомым сыграть в такую игру: называю наугад 10 фамилий московских артистов, а мне должны назвать 10 соответствующих им «адекватов». И дальше говорю, не думая: «Гафт, Ахеджакова, Чурикова и т.д.». Они никого кроме Фрейндлих не назвали. И сегодня московские артисты дороже «стоят».

– Нашим актерам за счастье и в Питер съездить, чтобы в малобюджетном кино сняться. Там они получают совсем другие деньги, нежели в родном театре. Вы когда-то работали главным режиссером в театрах. А сегодня – свободный художник. По собственному желанию или по воле обстоятельств?

– Сейчас художественные руководители отвечают за политику театров и за деньги. Говорят, что в театре должны быть менеджеры, чьей обязанностью является создание условий для художников. А откуда они знают, какие мне нужны условия?
В СССР главный режиссер, отвечающий за идеологию, был востребован властью. А директора, например, такому главрежу, как Товстоногов, находили. Режиссер был главным! Тогда чувствовалась востребованность режиссуры, потому что она либо на власть работала и получала всякие звания и преференции, либо, наоборот, имела диссидентствующую публику, что тоже было востребовано. А теперь режиссура нафиг никому не нужна. Раньше спектакли запрещали, а сейчас власть обнаглела до такой степени, что и запрещать ничего не надо: говори, что хочешь, кому это важно. Я всегда думал, что бы такое сделать, чтобы власть обиделась. Как обижались большевики, когда про Ленина не так ставили. В городе, в котором я по молодости работал, идеологией занимался очень известный теперь человек – Геннадий Андреевич Зюганов. Он был завотделом пропаганды Орловского обкома.

– Запрещал вам ставить спектакли?

– Он запретил пьесу Василя Быкова. В истории про войну нашли пораженческие настроения, уравнивание немецких и русских солдат. Так как мы с Василем переписывались, то я ему об этом рассказал. Даже сам не ожидал, какая будет на это реакция. Василь-то был членом ЦК. Он позвонил на Старую площадь, оттуда позвонили в Орловский обком: мол, у вас там какой-то придурок додумался до того, чтобы Василя Быкова запретить. Зюганов решил, что это у меня связи на Старой площади. Он меня возненавидел и стал бояться. Вот такая смешная история вышла.

– Награды посыпались на вас в 90-х. Сначала за «Погром» по мотивам романа Бориса Васильева «И был вечер, и было утро» вы получили Государственную премию России, затем «Буря» Шекспира принесла вам «Золотую маску». Приятно быть в числе тех, кто удостоен высших наград страны?

– Тогда были другие законы. Это сейчас та же «Золотая маска» – «лавочка», где можно увидеть что угодно. Раньше спектаклей-номинантов было меньше, они все были хорошие. Я понимал, что «Буря» – достойная работа, мимо нее пройти  нельзя. И вдруг все маски раздали, осталась за лучший спектакль. Я решил, что остался без премии, расслабился. И тут называют мой спектакль. Когда я шел на сцену в Малом театре, зал аплодировал. И вдруг я слышу, что овация смолкла, как будто выключили фонограмму. Как мне сказали, я, проходя мимо микрофонов, сказал: «Ну, бл.., не ожидал». И все выключилось. А все друг у друга стали переспрашивать: «Сказал или послышалось?».

– Вторую «Золотую маску» за спектакль «И вновь цветет акация» И.Дунаевского получали так же эмоционально?

– Ее за меня получили. Премию вручал Владимир Жириновский, который накануне что-то пакостное сказал. Я не хотел ему руку пожимать, поэтому вышел из зала. Зачем скандал устраивать на празднике?!

– Актерский дуэт Дмитрия Максимова и Людмилы Баулиной получил в Карелии премию «Онежская маска» за работу в вашем спектакле «Королева красоты» МакДонаха. А как вам работалось и работается с артистами «ТМ»?

– Как правило, в большинстве случаев я поставить спектакль не успеваю. Я занимаюсь обучением труппы актерскому мастерству. На это и уходит время. Что, я «Королеву красоты», что ли, ставил? Я разъяснял актерам, как играть на сцене. Тут вопрос даже не таланта актера, а привычки и образования. Однажды  Феллини сказал: «Как же я могу учить Мастроянни играть? Мастроянни – великий артист. Наши отношения сводятся к простой вещи: я снимаю кино, Мастроянни в нем снимается. И все». Когда встречаются хороший актер и хороший режиссер, начинается довольно непростой процесс совмещения замысла режиссера и роли актера. Я видел, как Захаров очень непросто репетировал с Леоновым. Но у Леонова-то роль готова. Он играет!

К сожалению, большинство артистов сегодня не могут играть органично, это беда всех театров. Меня учили так: никогда не говорите, мол, плохой режиссер, плохой драматург или роль плохая. Они ответят перед богом сами. А вы, актеры, перед богом отвечаете за вашу роль.