Михаил Ходорковский – «пунктик» российский власти?

К Михаилу Ходорковскому можно относиться по-разному. Но вряд ли кто-то будет спорить с тем, что из олигарха он превратился в фигуру, по которой сегодня можно сверять политическое время в стране. Второй срок, который получили Михаил Ходорковский и Платон Лебедев, не оставляет сомнений, что время это движется вспять.

Он один из немногих, кто решился на Поступок с большой буквы, зная, что заплатит за это слишком дорого. Бессмысленно сегодня спорить о том, стоило или нет Ходорковскому принять вариант политической эмиграции, который ему пытались навязать. Он сделал свой выбор, и выбор этот руководству страны, видимо, показался публичной пощечиной. По-другому сложно объяснить столь жесткие меры, на которые не постеснялась пойти власть.

Чаще всего мы слышим только одну трактовку событий, которая идеально вписывается в официальную доктрину якобы происходящих в стране демократических реформ, повсеместного укрепления правопорядка и полномасштабной борьбы с коррупцией. Мы попытались заполнить «белые пятна» и предоставить слово тем, чье мнение отличается от официальной точки зрения на самый громкий политический процесс в постсоветской России.

Не проиграть – значит победить
Переписка известной российской писательницы, лауреата Букеровской премии Людмилы Улицкой с Михаилом Ходорковским стала для многих настоящим открытием. Что изменилось с тех пор? Как сегодня Людмиле Улицкой видятся политические реалии, в которых новый срок для Михаила Ходорковского и Платона Лебедева стал единственной альтернативой?

– Уже два года прошло с тех пор, как закончилась наша переписка с Ходорковским, и, конечно, я продолжаю внимательно следить за судьбой человека, который вступил в борьбу с существующей властью и ведет ее достойнейшим образом. Победить в этой борьбе, как мне кажется, невозможно. Слишком неравны силы, слишком «беззаконным» оказался закон, по которому судят Ходорковского и Лебедева. Возможно – не проиграть. Что и будет означать победу.

Но все это в ситуации сегодняшнего дня. Поскольку время меняется, меняются герои, меняются оценки, то у меня нет никаких сомнений в том, что этот процесс будет фигурировать в учебниках юриспруденции как пример попрания собственных законов государством – в недалеком будущем.

По моему мнению, Михаил Борисович в свои молодые годы был одним из той самой команды, которая сейчас желает его уничтожить. Однако судьба его повернулась неожиданным для него самого образом. Он принял вызов, который мало кто из высшего эшелона посмел бы принять, и ведет себя героически и благородно: он великодушен к тем, кто был в его команде, кто мог бы его поддержать, но по разным причинам не смог этого сделать. Он как будто выполняет задание, полученное свыше, дает пример нравственного поведения в безнравственной ситуации.

Признаюсь, я плохо информирована о его деятельности как финансиста и организатора огромного предприятия, я знакома была лишь с одной стороной его деятельности, с благотворительными программами, которые он успел осуществить. И эта деятельность вызывала у меня большое уважение.

Сегодня меня в гораздо большей степени, чем его олигархическое прошлое, интересует его обновленное лицо: заключенного, не сломленного чудовищным давлением, человека, обладающего столь редким чувством собственного достоинства. Это еще одна черта, которая ставит его особняком в том мире, в котором он прежде существовал, – в мире послушных начальству, искательных и униженных людей, готовых отказаться от любых личных ценностей во имя любви начальства.

Мы не можем себе вообразить всех возможных ловушек и провокаций, которые могут ему приготовить. Желаю ему мужества и терпения, которые он уже проявил, но которые ему еще могут пригодиться в будущем.
Что же касается меня – я буду стоять в толпе встречающих его в Москве после освобождения.

Иррациональные страхи Кремля
Нам удалось, хоть и не без труда, связаться с известным российским тележурналистом Леонидом Парфеновым, который согласился на короткое интервью.

– Леонид Геннадьевич, второй срок, который получили Ходорковский и Лебедев, свидетельствует о силе или слабости власти?

– Второй срок Ходорковского и Лебедева – это свидетельство силы власти, как она эту силу сейчас понимает. Но одновременно и свидетельство слабости власти в будущем, о чем, думаю, догадывается и сама власть. Для тех, кто пристально наблюдал за вторым процессом, очевидно, что он – постскриптум к первому: нужно добавить срок, чтобы они не вышли. За этим, конечно, скрывается страх перед фигурантами процесса, мол, они выйдут – мы сядем. Но когда-то же они выйдут. Ведь не старые мужчины, вполне здоровые, сохраняющие завидную бодрость духа. И в этом оттягивании решения проблемы, конечно, кроется слабость находящихся у власти людей, понимающих свое, как минимум, моральное поражение перед Ходорковским и Лебедевым. Есть расхожая формула, что Ходорковский выйдет на свободу в другой России. Мне представляется, что, в том числе и из-за публицистических выступлений Ходорковского в прессе, он превратился уже в некий пунктик для власти, в некий символ того, чего невозможно допустить. Вынужденное признание президента Медведева, что никакой общественной опасности Ходорковский на свободе не представляет, по-моему, сущая правда. Я думаю, что его настроение – вовсе не воевать, а влиять, обсуждать, предлагать решения. Он не выглядит человеком озлобленным и жутко мстительным. Да и сегодняшняя ситуация в стране не оставляет поля для таких возможностей. Но у власти он совершенно точно, именно в силу своей открыто заявляемой общественной позиции, вызывает почти суеверный страх. И так же, как освобождение Сахарова из ссылки в Горьком или выход в свет романа «Архипелаг ГУЛАГ» в перестройку стали некими знаковыми событиями, эмоциональный смысл которых был гораздо больше, чем практические политические последствия, так и выход Ходорковского на свободу, мне кажется, будет неким финальным аккордом, завершающим первоначальный этап либеральных преобразований. У меня ощущение, что власть слишком преувеличивает символический смысл выхода Ходорковского на свободу. Она явно боится, что для очень многих людей это станет сигналом, означающим, что возможно и еще что-то большее. Мне кажется, что страх перед Ходорковским и его общественной позицией давно приобрел иррациональный характер.

Время факелов не пришло
С Заслуженной артисткой РСФСР и Народной артисткой России Лией Ахеджаковой нам удалось связаться по телефону.

– Что подтолкнуло вас выступить в защиту Михаила Ходорковского?

– Наверно, началось все с Алексаняна (смертельно больной экс-исполнительный вице-президент ЮКОСа, уголовное дело в отношении которого было прекращено только в прошлом году. – Прим. ред.). Я была потрясена таким издевательством над человеком. Потом я пошла на процесс над Ходорковским и Лебедевым в Хамовнический суд. Я увидела в бронированной клетке двоих достойнейших, умнейших и несломленных людей. Это был юридический фарс.

На моих глазах Платон Лебедев доказал, что свидетели со стороны обвинения – это лжесвидетели. Даже мне – человеку, не очень разбирающемуся в юриспруденции, это было понятно.

Я была в Кораллово, в лицее-интернате, который до сих пор существует за счет денег, которые остались после рейдерского захвата ЮКОСа. Я видела лица бесланских подранков, которые там учатся. Видела прекрасных педагогов, которые там работают. Я общалась с Борисом Моисеевичем и Мариной Филипповной (родители М. Ходорковского. – Прим. ред.) и глубоко их уважаю.

Что побудило меня выступить в защиту Ходорковского и Лебедева? Наверно, сочувствие и чувство глубокой несправедливости. Я вижу страшную человеческую трагедию. И мне так стыдно за страну, в которой выносятся такие приговоры, для которой не существует Страсбургского суда, которая не считается с мнением авторитетных правозащитных организаций.

– Но многие ваши коллеги побоялись открыто выступить против этого судебного процесса…

– Это совсем не так. Многие известные актеры, режиссеры, писатели, деятели кино возмущены такой несправедливостью. Их очень много. И если бы правозащитники обратились к ним, то подписей в защиту Ходорковского и Лебедева было бы в сто раз больше. А тех, кто кричит, что вор должен сидеть в тюрьме, их на самом деле мало. И большинство из тех, кто подписался под письмом против Ходорковского (так называемое «письмо 50» или «Обращение деятелей культуры, науки, представителей общественности в связи с приговором, вынесенным бывшим руководителям нефтяной компании ЮКОС». – Прим. ред.), теперь очень сожалеют об этом и не знают, как от этого отмыться.

Мы ведь все видим и понимаем, что происходит. С одной стороны, невинные люди получают огромные сроки, а с другой, – бандитов из Кущевки освобождают из-под стражи. Как-то мило и гуманно у нас относятся к убийцам.

– Как вы думаете, что должно произойти в стране, чтобы прекратились политические судебные процессы?

– Справедливые выборы. Но я не верю, что это когда-нибудь произойдет. Население у нас к этому не готово. Вы посмотрите, что произошло в Норвегии: после трагедии десятки тысяч людей сами вышли на улицы со свечами и факелами. Я не знаю, сколько в нашей стране надо осудить невинных, чтобы люди зажгли свои факелы. Должна быть личная ответственность за то, что у нас творится. Но, наверное, людям нравятся и рейдерство в законе, и то, что можно гавкать на другие страны, когда мы сами погрязли в коррупции, и эта общая атмосфера, в которой трудно дышать.

Ходорковский и Лебедев как бы завоевывают право на защиту тех, кто незаконно сидит в тюрьмах, незаконно обворован, незаконно ущемлен в своих правах.

Пока достоинство в дефиците
Какое «чудо» должно произойти в России для того, чтобы Михаил Ходорковский вышел на свободу? Популярный в России писатель Григорий Чхартишвили, больше известный под псевдонимом Борис Акунин надеется на «человеческий фактор»:

– Пока Михаил Ходорковский был миллиардером, я про него мало что знал. Ничего особенно интересного в олигархах для писателя нет. Но сейчас Ходорковский для меня стал самым важным и значительным человеком современной России. Я вижу в нем не только пример мужества, стойкости перед накатом всей государственной машины. Ходорковский держится с невероятным достоинством, а именно это качество у нас, к сожалению, находится в катастрофическом дефиците. Вся моя надежда в этой тяжелой ситуации на то, что где-то, на какой-то из бесчисленных судебных инстанций, может быть, тоже наконец найдется человек с чувством собственного достоинства – обычный судья, которому станет противно нарушать закон и прогибаться перед начальством. «Свободен», – скажет этот судья и про Ходорковского, и про самого себя. И вместе с ними мы все тогда тоже станем немного свободнее.