Бывший заместитель карельского губернатора выиграл суд, и, исполняя вступившее в законную силу решение, требовалось восстановить его в должности. В возвращённом статусе республиканский чиновник побыл не более пяти минут, потому как почти сразу же в его трудовую книжку была внесена запись о новом увольнении. Жители дома, расположенного по адресу: пр. Невского, 30, выиграли несколько резонансных судов, но чуда не наступило – магазинная пристройка находится на прежнем месте и в прежнем состоянии. Поддержанные судами требования защитников многострадального здания бывшей детской поликлиники на пр. Ленина остаются неисполненными. Всё больше подтверждений получает тезис, в соответствии с которым вес судебного решения оказывается равен нулю.

Невский Пассаж

Очень часто суть проблемы заключается не в витиеватости выносимых вердиктов и не в безразличном отношении к своей работе судебных приставов-исполнителей. А в отсутствии политически нужного решения. Когда последнее находится, то всё случается словно в волшебной сказке. Достаточно вспомнить удивительное декабрьское путешествие М. Ходорковского из Сегежи в Берлин. Означает ли это девальвацию справедливости?

Осторожный оптимист допустит, что, помимо установления справедливости, есть множество других важных дел, которые требуют, чтобы в республике функционировала эффективная судебная система. Перераспределение собственности, сведение счётов, разрешение массы разнообразных конфликтов требуют наличия общепринятой конечной инстанции. Слово, сказанное ею, должно быть последним, иначе жизнь превратится в хаос. И здесь не столь важно, чтобы это было слово, сказанное по справедливости, сколько то, чтобы споры на этом были прекращены.

Конечно, эту функцию могут исполнять и авторитетные товарищи, но российское государство, начиная с августа 1999 года, не желает больше мириться с их засильем по этой части. А раз так, нет другого выхода, кроме выстраивания убедительной системы – пусть и не слишком любимой в народе, но зато такой, про которую республиканские власти могут сказать: у нас это решает суд. И здесь обнаруживается следующая очень серьёзная проблема. Сказанному властями мало кто верит. Авторитет суда (а он и есть одна из ветвей власти) держится вовсе не на том, что его слово – закон, а на том, что после оглашения определения, решения и приговора в дело вступают упомянутые выше судебные приставы-исполнители и сотрудники службы исполнения наказаний.

Осторожный пессимист предположит, что такая юридическая фикция, как «правовое государство», держится на целом комплексе парадоксальных прав. Например, право на сокрытие ставшего известным преступления, на нахождение в состоянии наркотического опьянения, на аборт, на голодовку, на дезинформацию, на приверженность национализму или пофигизму, на однополый секс. Никто не может быть привлечен к какой-либо ответственности за эти деяния, как бы ни относилось к ним большинство, какими бы аморальными ни казались эти действия той или иной части населения.

Каждое из этих прав человека может вызвать, да зачастую и вызывает, приступы негодования – у церковных ортодоксов, ура-патриотов, государственников, державников и прочих консерваторов. Они же, в свою очередь, обладают неотъемлемой свободой негодования и возмущения. Кстати, это тоже гарантируемое право человека.

А ещё есть право на счастье. Право любить и быть любимым. Даже если конституции России и Карелии, устав Петрозаводска не содержат ни таких правовых норм, ни даже таких понятий.

Гласное рассмотрение позиций оптимиста и пессимиста, а тем более вовлечение в диспут представителей республиканских властей – путь, позволяющий модернизировать общественно-политическую риторику, поймать ускользающую ценность свободы. Именно свободы, а не «разврата», как любят выражаться моралисты и традиционалисты, поскольку речь идет о признании реально существующих явлений и об открытом их обсуждении. Вот только к сложившейся судебной системе это не имеет никакого отношения.