Потерпевший по уголовному делу рассказал, что произошло в Новой Вилге.

Поселок встречает пустыми улицами, насквозь продуваемыми ветром. Прямо за остановкой, расположенной у самого въезда в поселок, виднеется тот самый магазин «Парус», в котором три недели назад произошла «обыкновенная» драка между русскими и азербайджанцами.

В тесном магазине характерно по-деревенски. Можно купить не только продукты, но и всякую дребедень типа дешевых шампуней и китайских игрушек кислотных цветов. У прилавка с алкогольным ассортиментом – группа мужчин с горящими глазами в потрепанных куртках. Исходящее от них амбре выдает с потрохами: пьют не первый день.

– Что вам? – на меня устало смотрит продавщица, стоящая у полки с водкой.Я прошу ее рассказать, что случилось в те выходные.
Продавщица как-то виновато и слабо улыбается:
– Не знаю ничего. Дело в том, что…

Тут в разговор влезает очередной поклонник водки в трениках с вытянутыми коленками.
– Ты мне, дорогая, водку какую-нибудь посоветуй. На 150 рублей, только чтоб я не отравился.

Водка выбрана, счастливый обладатель, шаркая, удаляется на выход. Мы продолжаем наш разговор.
– Дело в том, что тогда была не наша смена и у прилавка стояли другие продавцы. И слухи я распространять не хочу. Вдруг что-то кому-то показалось? – говорит она.

Попытки узнать, что именно «показалось» и от кого можно услышать детали, оказываются тщетными. Начинает казаться, что другая смена, попади я на нее, сказала бы то же самое: «у прилавка стояли не мы».

Встреченные на улице жители поселка оказываются такими же «разговорчивыми». Молодой человек мило улыбался до того момента, пока я не спросила про инцидент у магазина. «Ничего не слышал, не знаю», – быстро сказал он и убежал. Его примеру последовали и остальные односельчане: пожилой мужчина, который «этим не интересуется», торопящаяся женщина, которая «совсем из дома не выходит», и другие.

Несолоно хлебавши, иду искать дом азербайджанца Сакита. Он – единственный, кто живет в Новой Вилге из всех потерпевших. Дом – одноэтажное покосившееся от времени деревянное здание на 4 квартиры. Вокруг – ни намека на забор, только хлюпающая грязь и высокая, иссохшая трава.

Когда я заношу руку над дверью, чтобы постучать, – звонка здесь нет, дверь внезапно распахивается. На крыльце появляется молодая красивая женщина, азербайджанка по национальности.. Я представляюсь и спрашиваю жену Сакита, Оксану.
– Не знаю, – отвечает она. По ее глазам вижу, что из того, что я сказала, она поняла далеко не все. Женщина продолжает:
– «Кости» мы!
– «Кости»?
– Да, «кости, кости»! – она настороженно улыбается.

Я наконец-то понимаю, что «кости» – это «гости». Сакита дома нет. Оставив женщине номер своего телефона, иду в поселковый совет. По дороге встречаю еще одну женщину, которой задаю все тот же вопрос без надежды на успех. Она явно недовольна вмешательством в ее спешку, однако, к моему удивлению, услышав тему расспросов, подхватывает разговор:

– О! Это как раз то, что мне нужно. Пойдем со мной, до работы меня проводишь, – и она подхватила меня за локоть. Далее в течение «дороги на работу»  бывшая учительница абсолютным преподавательским тоном пыталась убедить меня в своей точке зрения.  Ее мнение, как оказалось, мало отлично от мнения республиканского МВД: никакого серьезного конфликта не было,  обычная бытовуха, во всем виноваты мы, журналисты, которые, спекулируя на дутых сенсациях, повышают себе рейтинги.

Последнее слово – за главой поселка, Людмилой Елисеевой, которая, кстати, сразу после возникновения конфликта отказывалась как-либо комментировать ситуацию и говорила: «Сначала свое слово должно сказать МВД».

Стучу в дверь ее  приемной. Елисеева и еще какая-то женщина разбираются в документах. Сначала они не обращают на меня внимания, но, когда я говорю волшебное слово «конфликт»,  глава  сразу начинает злиться.
– Ну и что вы хотите? Все уже сказано до вас. МВД сказало свое официальное мнение по этому поводу: никакого национализма, простая пьяная драка! – ругается она.

По пути раздается звонок:
– Алло, это Сакит! Вы все еще хотите встретиться?

Уже потом Сакит признается, что до последнего сомневался: беседовать с прессой или нет. До сих пор он отказывался от всех интервью, что ему предлагали газетчики. Название «Московский комсомолец», а тем более с припиской «в Карелии», Сакит явно слышал в первый раз.

В 10 часов вечера он приезжает в Петрозаводск из Новой Вилги и сразу звонит мне. «В баре вашем слишком много лишних ушей, – говорит Сакит. – Поэтому давайте у меня в машине».

Перспектива сидеть в чужом автомобиле с человеком, которого я не знала и видела первый раз в жизни, честно говоря, не воодушевляла. Но делать нечего. Через 15 минут, вздохнув, я сажусь в старенькую копейку мохнатого года выпуска. Сакит приветливо улыбается, обнажая сразу несколько золотых зубов.

– Только сегодня из больницы. Рану оторвали вот здесь, – Сакит задирает футболку и показывает бок, в который его ранили из травматического пистолета. Иссиня-синяя, большая, жуткая болячка.
– Как камень стало, – признается он, поморщившись. Затем закуривает сигарету и спрашивает:
– Что вы хотите услышать?
– Как все было на самом деле.

Сакит вздыхает и начинает рассказывать.
– 8 октября мы праздновали день рождения моего сына – ему исполнилось 4 года. У нас были гости, в том числе и мой зять, муж сестры. Оксана (Жена Сакита. – Ред.) с ребенком и зятем  пошли в магазин, чтобы купить коньяк. Ребенок в магазине просит у матери то, это – ну и зять прошел вперед, чтобы  Оксана купила сыну то, что он хочет. При этом он случайно наступил на ногу одному из тех, кто тоже стоял в очереди. «Извини, я не нарочно», – сказал он сразу. «Разве ТАК извиняются?» – последовал ему ответ. «Я же извинился. Тебе что, на колени встать тут?» – сказал зять. «Пойдем выйдем», – был ответ.
Вышли. Завязалась драка. Когда зятя ударили  прямо в нос, он тоже ударил обидчика. Я в то время был дома. Сын зятя прибежал ко мне: «Беги скорее к магазину, там папа дерется». Ну, я и пошел туда. Прихожу, а там зять и двое против него.

– Эти двое – жители Новой Вилги?
– Я их сам не видел, но говорили, что да. Я хотел их успокоить: «Ребята, давайте тихо, не надо…». Тут один из них убежал. Я разнял зятя и другого русского. Две минуты прошло – тот, который убегал, вернулся с травматическим пистолетом и  сразу стал в меня целиться. Первый раз не попал, но, я чувствую, ногу задело. Потом – хлоп – сразу зятю в спину, второму нашему парню – в ногу, а меня стали бить руками, ногами. Я упал, но потом встал и побежал домой, мои друзья последовали за мной. Они сразу вбежали в дом, а я остался у входа стоять: дома ребенок, женщины. Русские прибежали и спрашивают: «Ты здесь живешь?». «Да», – отвечаю. «Ты не будешь здесь жить», – и сразу мне кулаком. Это звучало как угроза. Потом они услышали, что Оксана вызвала милицию, и убежали. Через некоторое время наш гость, парень, которого ранили в ногу, стал собираться домой. Я пошел его провожать – машина была припаркована прямо у дома. И видим – там стоят еще русские, уже другие, не те, которые били раньше. Они тоже начали на нас наезжать. Я их держу рукой, говорю, спокойнее, мол, а они меня ударили в челюсть и выстрелили в бок из пистолета. Потом я вижу, что хотят выстрелить прямо в лицо. Я курткой прикрылся и убежал домой. Зятю, кстати, всю машину сломали битами.

– Сколько нападавших было в общей сложности?
– Если считать, то не знаю… человек, наверное, пятьдесят. И никто друг друга не сдает, понимаешь? Как будто они договаривались – даже минуты не проходило, как откуда-то выбегали все новые и новые русские.

– Вы серьезно? Так много? – спрашиваю. По официальным данным МВД, максимальное количество дерущихся – 9 человек, трое из которых – азербайджанцы.
– Конечно. Там, наверное, большая часть молодежи была. Мы милиционерам фотографию нападавших показали, а они нам говорят: фоторобот рисуйте.  А что толку от этого фоторобота? Лицо выбрали самое худенькое, а все равно не получился такой, как на самом деле. Кому что говоришь – все равно наоборот. Нас, нерусских, дергают, из дома вытаскивают, отвозят в милицию… А тех нападавших,  что, не могут найти? В маленьком поселке? Там полно свидетелей. Дети бегают, а они стреляют. В меня не попал бы, а если в моего ребенка? И что было бы? Такой беспредел… Не знаю, как это может быть.  

– Говорят, нерусские  пьют, убивают… – Сакит грустно усмехается. – В такую ситуацию у меня брат попал. На него напали русские, начали бить… Он, защищаясь, убил одного. Восемь с половиной дали. Убил, ничего не говорю, виноват. Но его же били группой, пинали ногами!..  С нас жестче спрос, чем с русских, это я сто процентов говорю.

– Все звери равны, но некоторые из них равнее? Так получается?
– Да. Как вам сказать… Мы не вы. Это неравноправие заметно везде. Вы как журналист должны это знать. У меня жена русская, ребенок, что еще надо-то? Я гражданин России, здесь живу с 1995 года. Никого не обидел.

– Сейчас в любое время можешь прийти к моему дому – они снова ходят вокруг и бутылками кидают, – продолжает Сакит. –  Я-то ладно, а если ребенку что-то сделают? Потом негодуют: нерусские сами правосудие делают. А почему делают?  Так случается, поэтому и делают. «Мы не хотим вторую Кондопогу!» – говорят. А представь, если бы я тоже позвал своих, когда русские начали на нас нападать? Кто-нибудь мог умереть – это точно. Был бы просто беспредел.  А потом что? Я бы ответил за них – ко мне же приехали. Вот мы и ждали милицию, пока они приедут и решат все. Приехала машина только через три часа.

– Говорили, что с вашей стороны приезжал кто-то из родственников.
– Нет. Брат зятя уехал и приехал обратно.

– А милиции много было в ту ночь в поселке?
– Да, много. Если приходят и в открытую стреляют?.. Когда второй раз русские начали в нас стрелять и один метил мне в лицо, представляешь, что было бы? А я как трус убежал.  Не знаю, почему. Может, слишком больно. Они как мужики не могут драться. Сразу за пистолеты хватаются… Более того, на моего зятя вдвоем полезли!

– В МВД происшедшее назвали «обычной бытовой дракой». Вы согласны с этим?
– Мне кажется, сначала был конфликт, а потом драка переросла в межнациональную.  Они говорили мне: «Ты не будешь жить здесь». А я им: «Я живу и буду». Ну и – хлоп – кулаком меня. Начальник какой-то в МВД покивал головой, когда рассказал про это, и спросил: «Что, барагозят, да?»
Мне не по себе сейчас. Если все останется так, то зачем там жить? Переехать, наверное, придется. Они же не сдают друг друга. Они все вместе. Кто-то может снова напиться и всяко может быть… Кто потом за мою смерть будет отвечать? Ладно, я, а если ребенок? Закон будет отвечать? Закон… – Сакит выплевывает из себя это слово с особой злостью и закуривает очередную, кажется, шестую сигарету по счету. Затем он выдыхает дым в тонкую щель открытого окна и продолжает:– Закон этот только для тех, кто с ним или в нем работает. Для остальных это не закон.

Он молча докуривает сигарету и, улыбаясь, спрашивает:
– А это вы в газете все напечатаете? Поможет, думаете?
– Возможно.
– Я хочу спокойно жить, чтобы меня не трогали. Но после того, что было, может получиться так, что ты бросишь все и уедешь к себе на родину. Я чужак. А чужака никто не хочет слышать.