Журналистка «МК» на несколько часов окунулась в жизнь обычных петрозаводских милиционеров.

«Милиция, говорите!»
В зале оперативного управления отделения УВД Петрозаводска, расположенного на улице Кирова, сидят дежурные, которые отвечают на звонки, поступающие на линию «02», и 2 оператора АПК, отслеживающие камеры видеонаблюдения, установленные по всему городу. Несмотря на то, что для приема звонков оборудовано 4 места, дежурных всего два. В день они поднимают трубку в среднем 1600 раз. Это – в лучшем случае: в особо «активные» дни, будь то суббота или какой-нибудь праздник, количество звонков может достигать 2000, а то и больше. Сокращение, которое началось в МВД с начала этого года, не прошло незаметно.

– Люди постоянно ругаются: «Почему вы так отвечаете? Почему так долго?». А у нас на пульте иногда одновременно висит до 20 вызовов. От каждого нужно быстро принять информацию и записать ее в журнал. Бывает, что человек хочет сказать еще что-то, а нам некогда – на проводе висит еще куча звонков. Это мы, кстати, не полностью сокращены: увольнять будут дальше, – рассказывает дежурный линии «02», которого зовут Слава.

Вдруг зазвонил телефон.

– Милиция, говорите, – Слава молча слушает монолог звонящего и одновременно ковыряет пальцем корешок журнала для звонков. – Почему вы решили, что ее угнали? Где она проживает? Вы там были? Подъезжайте туда и отзвонитесь,– дежурный выслушивает ответ и затем кладет трубку.

– Угон? – сочувствующе спрашивает кто-то из коллег.

– Пьяный бред, – отрезает он. – Женщина уехала на машине сожителя, а он решил, что ее угнали.

Через некоторое время – снова звонок: опять звонит хозяин «угнанной» машины.

– Я вам все объяснил, – строгим голосом говорит Слава. – Возьмите себя в руки. Попрошу без грубостей, – и кладет трубку.

– Иногда попадаются просто откровенные наглецы. Замахнул стопочку – сразу сюда ругаться, – объясняет он.– Но со мной особо не поругаешься, я все мимо ушей пропущу и тем более мимо сердца. Если по каждому поводу волноваться, то через год тебя отсюда вперед ногами вынесут. Сейчас, наверно, будем организовывать для них специальное «дежурное ухо» и переключать на него из отдела связи, а то они до невозможного засоряют работу.

Пока мы ждем очередного звонка, Слава рассказывает о работе:

– Бывает, люди ошибаются номером. Я беру трубку и говорю: «Милиция». А мне в ответ: «Марина?! Марина, это ты?!» Как можно ошибиться номером – вообще непонятно. Еще нам часто звонят психически больные люди. И с ними ничего не сделать: мы не имеем права отключить им телефон, ведь их договор с АТС действителен, все сделано по правилам. Эти люди не успокоятся, если позвонят один раз. Нет, они будут звонить весь день, иногда даже каждую минуту, и петь песни или рыдать в трубку.

– А вы давно работаете?

– Шестой год. До этого – во вневедомственной охране.

– Когда вы начинали работать…

– Ой, сколько дров наломал! – от эмоций Слава не дает мне договорить. –  Я же не знал, что существуют такие кадры, и сразу проникся: раз человек жалуется, вдруг его убивают или еще что? А мне коллеги говорят: успокойся, ты еще пока не знаешь, как распознать, кто правда нуждается в помощи, а кто нет. А я – наряд туда, наряд сюда. Этот наряд мне потом звонит и раздраженно спрашивает: «Зачем вы меня сюда послали?! Вы там первый день, что ли, работаете?» Да, отвечаю, первый день.

Тут Слава  поворачивается к своей коллеге-оператору и говорит:

– Что-то сегодня слишком тихо.

В ответ ему – хмурое, строгое лицо и сдвинутые брови:

– По дереву постучи, Слава.

Выезд
Суббота, 19:40 вечера. Следственно-оперативная группа выезжает на вызов в один из салонов сотовой связи, я вместе с ними. Перед самым закрытием там был украден сотовый телефон. Молодой человек в трениках, из разряда тех, кто никогда не покупает дорогую технику, а только  приходит на нее посмотреть, попросил показать ему одну из последних моделей Nokia, уточнил про кредит, а потом, когда менеджеры отвлеклись на других клиентов, благополучно удрал вместе с телефоном.

Заходим в салон. Работа оперативников – в самом разгаре. Один, прищурившись, осматривает помещение; другой, насыпав черный порошок на стеллаж у кассы, аккуратно снимает отпечатки пальцев. Собранный порошок он смахивает на бумажку и закрепляет ее скотчем. Затем эти «пальчики» проверят по базе.

– У вас тут установлено 8 камер, – констатирует первый. – Запись производилась?

– Нет, – устало отвечает одна из менеджеров, Юля.

– М-м-да, – усмехается оперативник. – Зачем у вас столько камер, если они все равно не работают?

– Они работают, но системник, который их питает, периодически отключается из-за перебоев света. А мы за этим не следим: я, например, ничего в этом не понимаю.

Работа на месте происшествия закончена, и мы вместе со  следственно-оперативной группой и двумя менеджерами салона отправляемся в УВД. Залезаем в темный салон «Газели» оперативников.

– Проезд 12 рублей,– шутит кто-то из них.

В ведомственной машине, по всей видимости, редко бывает скучно. У водительского кресла установлен маленький телевизор, орущий на всю мощь, внутри салона – ноутбук с выходом в интернет. Последнее, что на нем делали,– читали ожесточенную дискуссию в теме «Быдло на колесах» на одном из карельских форумов.

В восемь вечера – мы уже в УВД. Следователи проходят в оперативный отдел, однако, оказывается, там все места заняты: в одном из кабинетов сидят четверо поникших мальчишек, которые попытались «вскрыть» приларечный холодильник с газировкой, в другом – какая-то женщина. Все три компьютера, имеющиеся в распоряжении следователей, тоже оккупированы, поэтому наш следователь, Дима, смотря на это, вздыхает и говорит: «Придется не здесь».

Мы садимся прямо в коридоре, за круглый стол, где обычно сидят простые посетители, которым нужно кого-то или чего-то подождать. Над кожаным диваном закреплена плазма. Под звуки орущей  «Минуты славы» с ее тренированными хорьками и десятилетними акробатами Дима начинает опрашивать менеджеров, одновременно записывая с их слов объяснение от руки. Периодически он отвлекается на хорьков и меня:

– Вот видите, в каких условиях работаем? Вы об этом напишите обязательно.

Дальше мы поднимаемся на четвертый этаж, в кабинет к сотруднику МВД, который должен снять отпечатки пальцев у менеджеров и составить фоторобот вора. В тесном помещении перед кабинетом, в котором снимают пальчики, навалено все, что угодно: сломанные полки, стеклянные шкафы времен СССР со склянками, облезлые кожаные чемоданы, синие весы. Завершает эту картину огромный ржавый пулемет, который стрелял еще в Великую Отечественную.

Молодой милиционер с добродушным лицом, сев на стул со сломанной спинкой, улыбнулся: «Ну что, будем составлять фоторобот». Один из менеджеров подсел к нему за стол, и они начали выбирать нужные детали – лицо, прическа, глаза, губы. Все это было выбрано из списка, кажется, сотен различных, буквально за пару минут. И вот с экрана на нас смотрит не преступник, а, скорее, какой-то довольный школьник, которому разве что не хватает здорового румянца.

– На сколько процентов похож? – спрашивает милиционер.

– На 10, – моментально отвечает менеджер.

– Ну, надо, чтобы хоть чуть-чуть побольше, – милиционер добро смеется. Следующие 10 минут они дорабатывают портрет и заканчивают составлять документы, которые впоследствии несут вниз, чтобы возбудить уголовное дело.

Ужин
Около 11 вечера мы садимся «ужинать» в маленьком продолговатом кабинете под громкие шутки Урганта, Цекало, Мартиросяна и Светлакова – телевизор, стоящий на шкафу, работает на полную громкость.

– Расскажи-ка о своей судьбе журналисту,– жуя, говорит Дима, обращаясь к следователю, который пишет какую-то бумагу. Тот послушно наклоняется ко мне и тихо говорит:

– Сокращают меня. 15 лет выслуги, двое детей, жена – а, скорее всего, уволят. Вызвали на аттестацию: у вас, говорят, много нераскрытых дел, которые вы в суд не направляете. А ведь я берусь только за «глухие» дела, раскрываю их, а потом отдаю тем, кто непосредственно направляет их в суд. Все ставки, на которые я мог бы претендовать, сокращены, значит, впереди увольнение.

– И где в этом случае можно устроиться бывшему следователю?

– Не знаю… Можно податься в участковые или адвокаты. Но пробиться туда, конечно, сложно, – он вздыхает и снова начинает медленно писать какой-то отчет на тонкой серой бумаге. Компьютеризация до УВД дошла, но частично: на три микроскопических кабинета, где работают, по меньшей мере, 4 или 5 следователей, всего 3 компьютера и 2 принтера. Правда, реально работает и вовсе один. Поэтому иногда следователи предпочитают не занимать компьютер для «неважных» дел.

– При этом у нас в штате работает много женщин, – продолжает он о наболевшем.– Добрая часть из них сейчас в декрете. Их-то, конечно, никто не собирается увольнять. Так они и могут: родила – посидела три года в декрете – вышла на работу – и через какое-то время снова можно в декрет. Вы, кстати, видели нашу комнату для отдыха?..

Я оборачиваюсь на соседнюю дверь. Как-то с трудом верится в комнату для «отдыха», когда здесь, в кабинете, перманентный шум, гам, орущий телевизор, смех и ругань своровавших газировку детей, которые до сих пор выясняют, кто прав, а кто виноват.

– Зайдите-зайдите, – улыбается следователь. – Правда, сегодня там никто не спал, поэтому пахнет там пока нормально. Пока.

Захожу. Микроскопическое темное помещение с тремя двухъярусными кроватями плюс одна обычная. На кроватях с ржавыми пружинами лежат матрасы, тонкие, как лист, и дохлые подушки. Укрываться предполагается потрепанными советскими пледами в клетку. Как на этом можно уснуть, тем более когда из-за картонной стены отчетливо слышна жизнь, бьющая в УВД ключом, непонятно. При этом «апартаменты» предназначены как для мужчин, так и для женщин.

– Да ладно, когда ночную смену отработаешь, заснешь где угодно и как угодно, – поясняют следователи. – Хотя женщины у нас, например, предпочитают спать сидя за столом.