Чем объясняется низкий уровень безработицы в Карелии на фоне кризисного сокращения производства?

На завершившемся в Петрозаводске Седьмом молодёжном экономическом форуме, проходившем под девизом «Новая экономика – новые возможности», с открытой лекцией выступил профессор Высшей школы экономики (г. Москва) Владимир Ефимович Гимпельсон, крупнейший российский специалист в сфере исследований рынка труда.

Название мастер-класса, состоявшегося на образовательной площадке МЭФа, непосредственно указывало на ожидаемую аудиторией интригу. «Парадоксы российского рынка труда». Право, выступление получилось очень интересное и стимулирующее обратить пристальное внимание на важность современных трудовых исследований. Коллега, университетская профессорша, выходя из актового зала Карельского научного центра РАН, воскликнула: «Смотрела его вебинары, но у нас, в Петрозаводске, вживую … Это же просто легенда!».

Отправной точкой в размышлениях профессора В. Гимпельсона является тезис, в соответствии с которым в России за последнюю четверть века укоренилась весьма специфичная модель национального рынка труда. Она действительно особая, так как отличается от того, что учёные наблюдают в большинстве стран. Эта модель возникла в силу различных исторических, политических, экономических и социальных причин. Её формирование шло постепенно и началось ещё в 1980-е годы, а может быть, и чуть раньше. Сама же модель базируется на определённом институциональном фундаменте, то есть на совокупности формальных и неформальных правил.. Все они между собой взаимосвязаны, и это имеет многочисленные следствия как для экономики, так и для общества.

Так, например, в обстоятельствах глобального 2008 г. и сугубо национального 2015 г. кризисов показатели безработицы не претерпевают каких-либо серьёзных изменений. Известно, что в Карелии официальный уровень оценивается в 1.9%. Экономика замедляется, кредиты становятся недоступными, производство падает, изменяется численность занятых … должны массово банкротиться предприятия, а работники переходить в положение безработных и ищущих работу, но этого не происходит.

Здесь же обнаруживается второй парадокс. Существенный и почему-то не меняющийся годами разрыв между фактической и регистрируемой безработицей. В условиях разворачивания кризисных явлений это было бы возможно объяснить высоким уровнем самозанятости или, что опять же очень характерно для районов республики, нерегистрируемой предпринимательской деятельностью. Но почему такое же положение дел сохраняется при относительно стабильном (межкризисном) экономическом развитии?

Почему даже при довольно жёстком трудовом законодательстве, порой излишне защищающем работника и усложняющем поведение работодателя, мы являемся свидетелями высокого оборота рабочей силы? – Именно от такого вопроса можно оттолкнуться в прикладном анализе. Уволенные работники, как правило, не обращаются в суд, даже если условия трудового договора и вся система действующего трудового права стоят на защите их законных прав и интересов. Получается, что для граждан суд не оценивается в категориях справедливого и независимого института. При этом само государство не предпринимает достаточных усилий, чтобы изменить сложившуюся десятилетия назад ситуацию, чтобы обеспечить противление несправедливости и беззаконию.

Если исходить из утверждения, что спрос на труд представляет собой производную от спроса на продукцию, то почему в условиях международных санкций и встречного применения режима торгового эмбарго, то есть когда отечественной продукции стало производиться меньше, заработная плата остаётся «жёсткой к понижению»? Стоит ли всё объяснять неимоверной силой профсоюзов? Или же работодатели массово уважают «железобетонные условия» контрактов? Или же власть находит способы призвать предпринимателей (особенно крупных промышленников) «не увольнять в кризис»? Но тогда последним неразумно увольнять за пределами такого кризиса.

Если концептуализировать рынок труда как абстрактную аналитическую конструкцию, которая описывает то, как взаимодействуют продавцы труда и покупатели услуг труда, то почему до сих пор их диалог предполагает использование так называемой «двухярусной заработной платы», т.е. базовой и премиальной, зафиксированной в контракте и предлагаемой по «серой схеме»? Но в этом ли кроется причина того, что в условиях наблюдаемого экономического кризиса работодатель «срезает верхний ярус», что приводит к чувствительному понижению уровня оплаты труда, но не мотивирует работника к увольнению (так как он-то знает, что любую работу реально найти очень сложно)?

Как же тогда формируются цены на труд, и как работники распределяются по разным видам деятельности, секторам экономики, по разным рабочим местам? Какова «премия за высшее образование» в современной России? Как преодолеть ситуацию «работающих бедных», в которой оплата труда работающих фактически понижается на индекс мотивации властей препятствовать массовой безработице?

Да, низкие показатели безработицы и в России, и в Карелии остаются безусловным политическим приоритетом властей на рынке труда. Но ведь труд является одним из важнейших факторов производства, его использование определяет производительность, влияет на благосостояние. Парадоксы, а фактически уродливые диспропорции сложившегося и остающегося предельно консервативным рынка труда касаются каждого, не только тех, кто работает сегодня, но и тех, кто работал, и тех, кто только собирается.

Снова и снова аудитория открытой лекции В. Гимпельсона убеждалась в важности корректировки сложившегося институционального равновесия. Национальный и республиканский рынки труда – сложнейшие системы взаимосвязанных и взаимодополняющих институтов, которые устойчивы во времени. Парадоксальность функционирования таких систем взывает не только об устойчивом исследовательском интересе к ним, но и о необходимости острожных, опирающихся на достижения отечественной научной мысли практических шагов по их реформированию.

Олег Реут