Знаменитый оперный режиссер нашел свою Кармен в Музыкальном театре Карелии.

Народный артист России художественный руководитель театра «Санктъ-Петербургъ Опера» Юрий Александров ставит в Музыкальном театре Карелии очередной спектакль – «Кармен» Жоржа Бизе. Даже тот, кто ни разу не был в опере, без труда вспомнит несколько мотивов из «Кармен» – одной из самых популярных опер в мире. «У любви как у пташки крылья», «Тореадор, смелее в бой»… Кажется, про Кармен все всё знают. Сам же Александров, поставивший несколько сотен опер на самых известных и великих сценах мира, до недавнего времени не желал и слышать о коварной цыганке…

Как взглянуть на растиражированный оперный образ по-новому, что такое опера в современном мире и можно ли заставить зрителя досмотреть спектакль до конца – обо всем этом знаменитый режиссер рассказал корреспонденту «МК» в Карелии» накануне премьеры, которая состоится 1 декабря.

– Юрий Исаакович, когда речь заходит о Кармен, наверное, есть смысл говорить об отношениях мужчины и женщины, о вечном противостоянии мужского и женского, о битве полов…

– Есть смысл говорить о жанре! Я этим жанром занимаюсь всю жизнь. И вот что вам скажу: понять оперу невозможно. Это как рассказать о любви.

– Тогда нужно учесть, что оперу в Карелии ставят совсем недавно. Искушенных зрителей, понимающих специфику жанра, – единицы…

– Что значит – искушенный зритель? Мы думаем, что искушены в политике, но нас облапошивают. Думаем, что уж в человеческих-то отношениях – каждый из нас спец. А эти отношения каждый день преподносят нам сюрпризы. Я считаю, что человек всю жизнь должен что-то для себя открывать! Так вот открыть оперу – все равно, что открыть волшебный мир, который противостоит действительности.

– Именно опера противостоит? Не театр, как таковой, не искусство в целом?

– Я разделяю понятия – драматический театр и оперное искусство. Драма апеллирует, прежде всего, к интеллекту. Опера же воздействует на все чувства. Это всегда невероятное зрелище, изумительная музыка, неповторимые звуки – это оркестр, это симфония! А голоса? Детский хор, женский хор… Сегодня драма – особенно выездная, халтурная – что делает? Два-три человечка – актерский состав, посреди сцены палку вбили – сценография. Вот вам и спектакль.
А опера – это всегда масса действующих лиц! И масса зрителей! Я ставил «Турандот» Джакомо Пуччини в Арена ди Верона, где шестнадцать тысяч зрителей. Так вот я понял – что такое опера в глобальном масштабе: у меня на сцене было больше 500 действующих персонажей! Хор, миманс, солисты, кони, люди – что хочешь!

– Со времен скандальной премьеры «Кармен» большинство режиссеров старается сочинить для нее какую-нибудь оригинальную трактовку…

– Когда нет понимания, приходящего через музыку, тогда и ищут трактовок. Экстравагантное придумывают те, кто не понимает, что такое музыкальная драматургия. Ведь в опере ставят не слова. Опера никогда не опиралась на текст.

– То есть в опере режиссер – раб композитора? Так, кажется, Темирканов говорил…

– Не Темирканов, а Борис Покровский это говорил в одной из своих книг! Вообще, это был самый парадоксальный режиссер, когда-либо ставивший оперы. Всякий раз он говорил что-то совершенно противоположное сказанному ранее. В одной книге он утверждал, что режиссер – это раб композитора, но рабство это священно. В другой: что режиссура – это перпендикуляр к музыке. Это кол, который вонзают в содрогаемый судорогами живой организм… И на этой волне может что-то получиться!

Во все времена спорили: что главнее в опере – режиссер или дирижер. И приходили к разному.

– А вы что думаете по этому поводу?

– Я думаю, главнее тот, кто талантливее, мощнее. Кто может привнести в это искусство больше, чем его партнер. Есть дирижерские театры – Мариинка с Гергиевым. Есть режиссерские театры – «Санктъ-Петербургъ Опера» с Александровым.  У меня классическое музыкальное образование, я окончил консерваторию как пианист. Поэтому для меня музыка – это закон, по которому мы проживаем сценическую жизнь. Но время вносит коррективы в любые законы.

– Какие коррективы?

– Раньше опера была пятиактной. У аристократов были свои ложи. Они приходили, выпивали, а на представление подтягивались ко второму-третьему акту… А сегодня все приходят вовремя, но смотрят на часы – когда спектакль закончится? Потому что после одиннадцати, когда ты выйдешь из театра, тебе могут по башке дать монтировкой. Или на транспорт опоздаешь. И зритель бежит с середины представления. Это же целая проблема! Половина зрителей уходят в «Борисе Годунове» со сцены смерти Бориса (после которой, между прочим, начинается самое главное), потому что уже поздно!

Я страдаю, но понимаю, что придумывать что-то необходимо. Поэтому четырехактная опера «Кармен» будет идти у нас всего с одним антрактом. Музыка будет звучать ровно столько, сколько написано у Бизе, но мы экономим время – целый час! – за счет антрактов.

– Вы беретесь за амбициозные проекты по всему миру и России… Что же до сих пор мешало поставить вам оперный хит всех времен и народов – «Кармен»? По вашему признанию, вы буквально бежали от этой постановки 40 лет…

– «Кармен» – самая сложная тема в оперном жанре. Я в жизни не видел ни одной удачной «Кармен». Объясняю. Опера написана на стыке жанров: с одной стороны, у нее все признаки opera comique, оперетты – разговорные сцены, кажущаяся легковесность в подаче материала. С другой стороны – это сильнейшая оперная драма, написанная очень сложным музыкальным языком. Ее спеть может только оперный артист. Где найти такого исполнителя, чтобы играл, говорил и двигался как в оперетте, а пел как выдающийся тенор?

«Кармен» не случайно провалилась на премьере. В частности, публика не поняла – куда она пришла. Это оперетта? Оффенбах? Или что-то другое? С самого начала несчастную «Кармен» преследует одна и та же история. Либо выходят толстые бабы с цветком в прическе и во-о-от с таким бюстом и голосят, выпучив глаза. Либо на сцене вариант варьете, где адекватно выглядящей Кармен явно не хватает голоса.

– Насколько я знаю, удачные попытки гармонично совместить одно с другим все-таки были…

– Вариантов было много. В 20-х годах прошлого века Немирович-Данченко поставил «Карменсита и солдат». Но он же изрезал это сочинение в пух и прах! Питер Брук поставил очень лаконичную оперную версию «Кармен» – на 80 минут. Там вообще от красоты постановки ничего не осталось. На сцене – три мешка с песком! Куда бы я ни приехал, в какой бы музыкальный театр ни пришел – если в репертуаре театра есть «Кармен», то это самый плохой спектакль!

– Неужели ни одной интересной «Кармен» вы так и не увидели?

– Как вам сказать… Когда я учился, в Россию приезжал великий Вальтер Фельзенштейн. В театре им. Станиславского он ставил «Кармен». У него было восемь ассистентов, они расчертили сцену на множество квадратов, в каждом что-то происходило… Массовка двигалась безукоризненно, партию Хозе пел Осипов – его персонаж сделали хромым, потому что сам певец прихрамывал… Все двигалось, жило, все было понятно и грамотно, но…нисколько меня не тронуло!

– Может, идеальный спектакль «Кармен» существует только в вашем воображении?

– Идеальных спектаклей не бывает! За всю свою жизнь я поставил около 300 спектаклей. «Отелло» – восемь раз, «Травиату» – 12 раз, «Евгения Онегина» – 10 раз… «Кармен» – ни разу! Мне предлагали эту постановку – в разных странах, в Европе, у нас в Мариинском театре. Но я бегал от нее, отговариваясь тем, что я не вижу образа. Но недавно меня увлекла тема женских судеб в опере: Баттерфляй – униженная японская женщина, у которой отнимают ребенка, Тоска – охваченная сумасшедшей любовью, поруганная Лукреция, которая не может больше жить… 

Наконец, я пришел и к Кармен. Я увидел ее, осознал, что женщина – это не только венец творения, у нее есть и темные стороны. Если женщина остается один на один со своими инстинктами – это страшно.

Моя Кармен – это не девушка с наклейки одеколона, не конфетная дамочка. Это хищница, пожирающая пространство вокруг. Что мы первое слышим о Кармен? Что она в споре с подругой – такой же работницей табачной фабрики – порезала ей ножом лицо крест-накрест.

– Как приземленная, корыстная хищница Кармен прописана в новелле Мериме. У Бизе-то она – романтичная и свободолюбивая цыганка. Но в сценической истории оперы существует устойчивая тенденция «реабилитации» образа, возвращения его к литературному источнику. Вам тоже ближе трактовка Мериме?

– Сейчас меня не Мериме волнует. Меня волнует Бизе – у него все это написано.

– Разве? А как же вся эта романтизированная цыганская вольница в опере – «у любви как у пташки крылья» и все такое? Эти мотивы появились в общественном восприятии образа именно благодаря опере...

– Общественное восприятие цыган у нас в России чуть ли не как некогда – коммунистов или большевиков: свободолюбивые, справедливые, с горячим сердцем. Но в жизни все не так. А между тем цыганская тема во всем мире 

– большая болезненная проблема, между прочим: наркотики, воровство, коррупция. Конечно, речь в опере не о нации как таковой, а о типе личности – расчетливой бессердечной хищнице. Сегодня женщина мегаполиса независима, самодостаточна, ходит в мужские клубы, заказывает стриптизеров… Она зачастую не созидатель, а разрушитель. Это очень современная проблема – уничтожение женского в женщине.

– Вы ставили в Петрозаводске «Травиату», «Евгения Онегина», сейчас вот – «Кармен»… Чего еще ждать публике от автора концепции Музыкального театра Карелии?

– Я точно знаю – чего не ждать. Уличной грязи, убожества. Их в моих спектаклях точно не будет. Опера – это красота, красота и еще раз красота. Пусть публика привыкнет к этому. Тогда она придет и на Верди, и на Моцарта, и на Шостаковича, и на Бриттена, я уверен.